Система [Спаси-Себя-Сам] для Главного Злодея (ЛП) - Мосян Тунсю (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗

— Что там творится? — спросил Шэнь Цинцю, подтягивая голенища сапог в ожидании остальных. — Что там за гуляния? И где глава школы?

Поправив перекосившийся ворот, Ци Цинци раздражённо бросила:

— Надо же, и о главе школы вспомнил! Жив он.

— Шисюн Шэнь, вы очнулись как нельзя вовремя, — улыбнулся Му Цинфан. — Не пропустите празднество.

Услышав, что с Юэ Цинъюанем все благополучно, Шэнь Цинцю испустил долгий вздох облегчения. Выходит, использование меча на хребте Майгу всё же не поглотило его жизненный срок без остатка — а в противном случае Шэнь Цинцю не знал бы, как с этим жить. При этом он поневоле задумался: знают ли остальные о зловещем секрете Сюаньсу?

Утолив терзавшие его тревоги, Шэнь Цинцю принялся как ни в чем не бывало гадать про себя: что это за праздник? Не в честь ли того, что он пришел в себя? Право слово, стоило ли пускаться на подобные издержки [12]?..

Словно угадав его мысли, Лю Цингэ не замедлил разрушить иллюзии старшего брата по школе:

— Отмечают то, что удалось предотвратить слияние двух царств — к тебе это не имеет никакого отношения.

— Ну, могли бы заодно отпраздновать и моё пробуждение, — смущённо пробормотал Шэнь Цинцю.

Поскольку отмечалось спасение всего мира, само собой, празднование не ограничилось хребтом Цанцюн: были приглашены все заклинательские школы и кланы, принимавшие участие в битве на реке Ло, потому-то над пиком Цюндин реял неутихающий гомон, а сквозь толпу было не протолкнуться. Среди этого пёстрого собрания Шэнь Цинцю удалось углядеть несколько знакомых лиц: три даоски осаждали кого-то, вознося хвалу нежными голосами — при ближайшем рассмотрении величественной фигурой со скрытым вуалью лицом оказалась Лю Минъянь.

При виде этого щебечущего скопления членов гарема Ло Бинхэ, состязающегося на звание главной красотки, Шэнь Цинцю посетило весьма странное ощущение. Прежде он самозабвенно любовался ими, представляя их в объятиях главного героя, но теперь не мог вызвать в себе былых чувств. Искоса глянув на них ещё раз, он разобрал слова:

— Милая сестрица, драгоценная госпожа, любезная старейшина, не осчастливите ли нас самоличной подписью?

— Нам с таким трудом удалось добиться встречи с уважаемым автором, позвольте нам сохранить память об этом моменте!

— Разрешите спросить, ваше произведение уже разошлось? А ещё копии будут?

В руках они держали пачку кричаще-ярких брошюр, показавшихся Шэнь Цинцю смутно знакомыми — что-то в них определённо привлекало его внимание. Но в тот самый момент, когда он собрался было подойти, чтобы как следует разглядеть три начертанных на обложке крупных иероглифа, рядом промелькнула знакомая тень.

Сделав пару шагов к силящемуся остаться незаметным человеку, Шэнь Цинцю цепко ухватил его за ворот:

— И ты ещё осмеливаешься появляться на пике Цюндин? — процедил он сквозь зубы. — Не боишься, что Ци Цинци снимет с тебя шкуру [13]?

Пойманный с поличным Шан Цинхуа тотчас бухнулся на колени, но убедившись, что это Шэнь Цинцю, с облегчением выдохнул:

— Зачем ты так, братец Огурец [14] — что бы там ни было, мы же всё-таки с тобой приятели: прибыли из одного мира и претерпели сходные беды. К чему же ты встречаешь меня столь жестокими словами?

— Раз ты не боишься тут шнырять, — рассудил Шэнь Цинцю, — значит, тебе удалось-таки оправдаться?

— Так и есть, — признал Шан Цинхуа. — Но боюсь, если я расскажу, как именно, я причиню братцу Огурцу немало огорчений. Возможно, я даже вновь займу пост горного лорда Аньдин — а все благодаря влиянию Бин-гэ, многая ему лета.

— И Юэ Цинъюань дозволил тебе вернуться? — поразился Шэнь Цинцю.

— Возвращение блудного сына, который полностью признал свои ошибки, — торжественно изрёк Шан Цинхуа. — Да ведь я ничего особо ужасного [15] и не делал — зачем же ему меня гнать?

Выпустив его, Шэнь Цинцю сердито буркнул:

— Глава школы чересчур добр.

— А иначе отчего бы на него сыпалось столько невзгод? — философски рассудил Шан Цинхуа, поправляя ворот. — Добротой всегда пользуются.

— Что-то ты не особо горюешь над тем, как вся эта глупая неразбериха искорёжила сюжет твоего расчудесного романа, — съязвил Шэнь Цинцю, смерив его пристальным взглядом.

— Я бы так не сказал, — беспечно отозвался Шан Цинхуа. — Может, для тебя это не более чем дурацкая неразбериха, но для Бин-гэ в этом, возможно, заключается смысл всей его жизни.

Пресвятые помидоры, куда катится этот мир, если сам его творец изрекает подобные вещи?

— Да чтоб тебя, — ошарашенно бросил Шэнь Цинцю, — ты ведь не преобразился обратно в оригинального Шан Цинхуа?..

— Зачем ты так? — повторил Шан Цинхуа, на сей раз совершенно серьёзно. — Я просто молодой человек, не лишённый литературного вкуса. Что удивительного в том, что у меня тоже есть свои чувства и идеалы?

— Идеалы, говоришь? — холодно усмехнулся Шэнь Цинцю. — Почему ж в твоем произведении вместо них я вижу лишь беспардонное потакание низменным фанатским инстинктам? — И это не говоря о том, что эта самая рука умудрялась строчить по десять тысяч слов за день, порой разражаясь и двадцатью тысячами — если бы не подобные скорости, едва ли «Путь гордого бессмертного демона» удержался бы на плаву на ранних стадиях публикации!

— Думаешь, я всегда писал такое вот бессюжетное барахло, подделываясь под фанатские вкусы? — развёл руками Шан Цинхуа. — Прежде я подвизался в настоящей литературе [16], но она не пользовалась спросом, так что мне ничего не оставалось, кроме как снизить планку на потребу публике. Что и говорить, писательство нередко порождает пустоту в душе. Чем писать о выпиленном из фанеры герое-жеребце, мне больше по душе было бы создать такого, как нынешний Бин-гэ — чудаковатого и погрязшего в противоречиях, с нелёгкой судьбой и сложным характером.

— Я понял, — угрюмо заключил Шэнь Цинцю, — тебе больше по душе писать про геев.

— А ты, как я посмотрю, погряз в предубеждениях, — не замедлил поддеть его Шан Цинхуа. — Между прочим, люди искусства любят подобные образы. Художественная литература к ним весьма благосклонна, ты знал об этом? — Он всё более увлекался, судорожно взмахивая руками: — Братец Огурец, а ведь если бы Система не выбрала тебя, моего самого преданного читателя, то, возможно, сюжет не отклонился бы так сильно, продолжая придерживаться моей держащейся на соплях линии. Хоть в той реальности я и не смог остаться верным своим идеалам — да и кто бы под давлением одиночества и бедности смог бы — сотворив из «Пути гордого бессмертного демона» фанатский ширпотреб, в этом мире, благодаря тебе одному, всё, что я на самом деле хотел написать, воплотилось прямо перед моими глазами! Так-то, братец Огурец!

Он торжественно похлопал Шэнь Цинцю по плечу, прочувствованно бросив:

— Ты — избранный, брат. Благодаря тебе у меня не осталось больше сожалений на жизненном пути!

«И почему мне кажется, что Система и этот мир в целом порождены отвращением вынужденного подчиниться вкусам публики автора к собственному творению?» — пронеслось в голове у Шэнь Цинцю, который, не желая принимать на себя незаслуженный титул «избранного», парировал:

— Это кто это твой «самый преданный читатель»?

— Всяко не ты, — торжествуя, отмахнулся Шан Цинхуа. — Ты — самый ярый анти-фанат [17], и я с тобой не разговариваю.

Шэнь Цинцю как раз собирался бросить: «Я, безусловно “анти”, но никакой не “фанат”!», как Шан Цинхуа начал мурлыкать под нос что-то вроде: «Тяжка благодарность под жаром страстей, губы никнут к губам в поцелуе, пусть эта ночь до рассвета длится, день за днём, ночь за ночью, пусть вечно длится» — на подозрительно знакомый мотив, от которого у Шэнь Цинцю начинали чесаться руки. Уставив палец на собеседника, он вопросил, скрипнув зубами:

— Шан Цинхуа, что это ты там напеваешь?

Тот продолжал, будто не слыша его:

— «Наступит ли завтра новый день? Достигнет ли Чжэнъян [18] зенита? Когда он начнёт клониться к закату, раздастся тихий шёпот осени. Обнажённый Сюя — брызги ледяного нектара. Отчаянные мольбы среди сдавленных всхлипов не возымеют успеха, ибо он воспрянет вновь…»